Существенны и возражения против использования фекалий со стороны современных деятелей санитарии. В результате пока что считается, к сожалению, более безопасным засорять городским стоком не поля, а реки. На практике это ведет к тому, что уже сейчас многие крупные американские и западноевропейские города, лежащие в низовьях рек, пьют почти на все 100 процентов то, что извергают их соседи, расположенные выше по течению. И, несмотря на колоссальные очистные сооружения, вода остается отвратительной на вкус и едва ли полезной для здоровья.

Все же канализационный слив для нужд сельского хозяйства частично используется. Организуют для этого так называемые поля орошения или производство активированной грязи. В том и другом случае удается убить болезнетворные бактерии и в какой-то мере стерилизовать отходы. Однако подобные или другие методы пока экономически неэффективны: слишком уж далеко приходится транспортировать фекалии за городскую черту и слишком трудно равномерно распределять их по поверхности полей, не говоря уж об эстетической стороне дела. Так что используются они редко.

Пытаясь «разводить» полезных микробов в почве, биологи очень скоро убедились в том, что численность их в пахотном горизонте быстро восстанавливается до нормального уровня. Несколько более эффективной оказалась стерилизация земли от патогенных и вообще «вредных» микробов. Для этого почву стали пропаривать горячим паром или впрыскивать в нее растворы сероуглерода и толуола. Высушивание земли — операция в принципе не новая: она упоминается еще в древнеиндийских «Ведах» и была известна Вергилию. Конечно, до наступления века пара «баню» почве не устраивали: ее просто оставляли открытой для горячих лучей солнца или сжигали после уборки остатки урожая — стерню. А вот уже применение для стерилизации «не очень сильно действующих ядов» (пионером которой был эльзасец Оберлин в 90-х годах прошлого столетия) — дело куда более серьезное.

Сейчас мы, кажется, далеки от мысли, что поголовное уничтожение тигров и волков — дело похвальное на все 100 процентов. Вспомните знаменитый «воробьиный опыт», проведенный в Китае в общегосударственном масштабе, после которого в стране не осталось этой птички, отнимавшей зерно у крестьянина. Опыт убедительно показал, что природа не терпит пустоты: пришедшие на китайские поля насекомые, которыми в основном и кормились уничтоженные «вредители», сожрали куда больше…

Мы еще мало знаем открытый для наших глаз мир животных, рыб, насекомых. И еще меньше — мир, скрытый поверхностью земли. А ведь он так же, если не более, разнообразен. Главное же — там, как и наверху, все тесно связано единой прочной нитью жизни. Так что детская теория: этот жук — цаца, а эта бабочка — бяка, будущего не имеет.

А между тем благодаря все усиливающемуся использованию минеральных удобрений (в меньшей степени) и ядохимикатов (в большей) почва постепенно превращается в своеобразную кладовую ядов, кладовую, из которой вынуждено черпать все живущее, иногда на свою погибель.

Каждый год я несколько раз опрыскиваю свой сад. А у соседа он чуть ли не весь год стоит какой-то синий: «Чудо-жидкость!» — свидетельствует сосед. Однако каждую весну бабочек летает столько, что иной раз в глазах рябит. Старик сторож уверяет, что «про английскую бабочку» в его бытность и не слыхивали. Впрочем, как-то одна знакомая старушка всерьез рассказывала мне, что раньше и Луна была больше, и светила ярче.

В какой-то мере они правы. Ведь сейчас полив дождевой водой в опыте Ван-Гельмонта был бы признан «некорректным». Пока она долетит до нас с неба, свойства дистиллята потеряются; влага впитывает в себя все, что выброшено в небо промышленностью и автотранспортом.

Но этого мало. Опрыскивая посевы, мы прежде всего опрыскиваем землю. Первыми поедают яд черви. Яд им не по нраву, и они нередко после опрыскивания кончают жизнь самоубийством, выбрасываясь на поверхность, как киты на берег. На поверхности их с удовольствием поедают птицы. Яд накапливается теперь в них… Птицу съедает лиса и издыхает, вернув земле взятый яд.

Как-то мы поехали рыбачить на Маныч. Ночевали в одинокой сторожке на невысоком водоразделе между рекой и длинным озером. Ночью нас кто-то разбудил криком. Выскочив во двор, зажгли фары автомашины. Нашим глазам представилась фантастическая картина: через бугор из озера в реку ползли полчища раков. Дня за два перед этим прилегающие к озеру поля обработали инсектицидами. В следующем году на Маныче почти совершенно исчез сазан. Вновь одни грешили на химикаты, другие толковали о сазаньей эпидемии.

Но пока идут споры, земля накапливает яды. Они попадают туда с неумеренно вносимыми искусственными удобрениями, с гербицидами, используемыми для борьбы с сорняками, с ДДТ, используемым для борьбы с насекомыми, с толуолом, применяющимся для борьбы с «плохими» бактериями…

Насыщение ядами идет непрерывно: увеличивается содержание отравляющих веществ в почве, в воде, в телах животных, в нашем организме. И сможет ли человечество так же быстро приспособиться к отравленной биосфере, как приспосабливается к ней сорняк или насекомое, — это еще вопрос.

Один из наиболее крайних сторонников биологического владычества в сельском хозяйстве — американский ученый Л. Ховард — так обличает засилье химии: «Отравление жизни почвы — одно из величайших бедствий, которое переживают агрономия и человечество. Протест матери-земли выражается в постоянном росте болезней растений, животных и людей. Машины, распыляющие ядохимикаты, были призваны защитить растения; вакцины и сера — уберечь животных. Эта политика терпит крах на наших глазах. Население, питающееся продуктами, выращенными неестественным путем, вынуждено оберегать себя дорогостоящей системой медицинского обслуживания, куда входят патентованные лекарства, услуги платных докторов, диспансеры, госпитали и оздоровительные учреждения. Полноценный урожай может обеспечить только здоровая, плодородная почва; она должна рассматриваться как живая среда, а не как мертвая масса, плодородие которой можно вызвать повторными дозами так называемого высококонцентрированного питания растений. Искусственный навоз не только грабит подлинное плодородие, но и оставляет в наследство вредителей и болезни, как неизбежное последствие своей эффективности».

Эффективность! В этом слове пока и сконцентрирован ответ химиков на доводы биологов. Именно эффективность химизации сельского хозяйства заставляет считать, что в ближайшем будущем (химики считают — всегда, пока химией же не будут разработаны методы, позволяющие получать продукты питания, минуя традиционное и рутинное земледелие) использование химических искусственных удобрений будет непрерывно возрастать. Контролируем ли мы этот рост — вопрос иной. И на него другой известный американский агрохимик, Ф. Бер, не может сказать ничего более, как: «Введения в почву веществ, отрицательно действующих на химические и биологические свойства ее, следует избегать. Но если они уже введены, то необходимо обратить внимание на средства уничтожения или подавления вредного действия их».

Отличное резюме к более чем столетней истории развития агрохимии, не правда ли?

И все же это резюме не дает и малейших оснований не только для отказа от химических мер борьбы за урожай, но даже и для их существенного ограничения. Пример — кампания за запрещение применять ДДТ, развернувшаяся в последние годы во многих странах. Всемирная организация здравоохранения при ООН в феврале 1971 года решительно выступила против этой кампании: ДДТ сохраняет жизнь многомиллионному населению малярийных районов земного шара. В защиту ДДТ и других пестицидов высказался и известный селекционер лауреат Нобелевской премии 1970 года Норман Борлауг. Он подсчитал, что запрет на пестициды в США и других развитых странах приведет к потере половины урожая! В связи с этим цены на продукты питания поднимутся в 4–5 раз, и многие районы планеты окажутся перед угрозой голода.